Воздушный замок. Главы 9, 10 и 11

[luckytemari]

Сканирование, распознавание — Маша;
Вычитка — Анастасия www.oldmaglib.com/
Стащила и выставила - Temari Dai.
«Воздушный замок»: Азбука классика; СПб.; 2006
ISBN 5 352 01675 7
Оригинал: Diana Wynne Jones, “Castle In The Air”, 1990
Перевод: Анастасия Бродоцкая

Глава девятая, в которой Абдулла сводит знакомство со старым солдатом

Абдулла направился к гостинице. Подойдя поближе, он увидел, что на одной из деревянных скамей, выставленных перед гостиницей, и вправду кто то спит. Рядом имелись и столы, наводящие на мысль о том, что здесь подают и еду. Абдулла скользнул на скамью за столом и недоверчиво покосился на спящего.
Выглядел этот человек отпетым негодяем. Даже в Занзибе или среди разбойников Абдулла никогда не видел выражения настолько прожженно нечестного, как на загорелом лице этого человека. Большой ранец, покоившийся на земле рядом с незнакомцем, поначалу навел Абдуллу на мысль, что его владелец — лудильщик, только уж больно чисто тот был выбрит. Безбородыми и безусыми, согласно опыту Абдуллы, бывали лишь наемники северяне. Вероятно, этот человек — наемный солдат. Одежда его, судя по всему, была жалкими останками чего то вроде мундира, а волосы оказались заплетены в косицу, в точности как у людей Султана, Подобные прически занзибцам всегда казались отвратительными, потому что ходили слухи, будто косицы никогда не расплетают и волосы не моют. При взгляде на косицу этого человека, перекинутую через ручку скамьи, на которой тот спал, Абдулла с легкостью поверил этим слухам. Ни саму косицу, ни что либо другое в этом человеке никак нельзя было назвать чистым. Тем не менее, с виду незнакомец был силен и крепок, хотя и немолод. Волосы под слоем грязи, судя по всему, были седые со стальным отливом.
Будить этого субъекта Абдулла не решился. Доверия тот не вызывал. К тому же джинн открыто признал — исполняет желания он так, чтобы вызвать как можно больше смерти и разрушения. Да, этот человек может привести меня к Цветку в Ночи, подумал Абдулла, однако по дороге он меня ограбит.
Пока он раздумывал, на пороге гостиницы появилась женщина в переднике, — вероятно, она вышла поглядеть, нет ли снаружи клиентов. Ее одежды превращали владелицу в подобие пухлых песочных часов, что, на взгляд Абдуллы, было весьма некрасиво и непривычно.
— А! — сказала женщина, заметив Абдуллу. — Вы ждали, чтобы вас обслужили, сударь? Так надо было по столу постучать. Здесь все так делают. Чего изволите?
Говорила она с тем же варварским акцентом, что и наемники северяне. Поэтому Абдулла заключил, что попал в ту же страну, откуда они родом. Он улыбнулся женщине;
— А что вы можете предложить, о придорожный самоцвет?
Очевидно, эту женщину никто никогда не называл самоцветом. Она покраснела, захихикала и стала теребить передник.
— Ну, хлеб, сыр, — промямлила она. — Только вот обед уже на плите. Обождите полчаса, сударь, и я подам вам славный мясной пирог и овощи с нашего огорода.
Абдулла подумал, что звучит это превосходно, гораздо лучше, чем можно было ожидать от гостиницы под травяной крышей.
— Тогда я с радостью подожду полчаса, о цветок среди хозяек, — заверил он женщину.
Она снова захихикала:
— Может, выпьете чего нибудь, пока ждете, сударь?
— Конечно, — отвечал Абдулла, во рту у которого после пустыни было по прежнему сухо. — Не затруднит ли вас принести бокал шербета или, если его нет, любого фруктового сока?
Она встревоженно нахмурилась:
— Ой, сударь, я… мы на сок как то не тратимся, а про то, другое, я и не слыхала никогда. Может, выпьете славную кружечку пива?
— А что такое пиво? — осторожно спросил Абдулла.
Это женщину озадачило.
— Я… ну, мы… это… э э э… Незнакомец на скамейке проснулся и зевнул.
— Пиво — единственное питье, достойное настоящего мужчины, — сообщил он. — Просто чудо что такое.
Абдулла обернулся, чтобы снова поглядеть на него. Он уставился в пару круглых прозрачных голубых глаз, ясных как стеклышко. Теперь, когда незнакомец проснулся, в его смуглом лице не было ни намека на нечестность.
— Пиво варят из ячменя и хмеля, — добавил незнакомец. — Пока вы здесь, хозяйка, я бы и себе попросил еще пинту.
Выражение лица хозяйки радикальным образом изменилось.
— Я вам уже говорила, — заявила она, — что не стану ничего подавать, покуда не увижу, какого цвета у вас денежки.
Незнакомец не обиделся. Его голубые глаза скорбно посмотрели в лицо Абдулле, Затем он вздохнул, взял лежавшую с ним рядом на скамье белую глиняную трубку и принялся ее неспешно набивать и раскуривать.
— Так что, принести пивка, сударь? — спросила хозяйка, обращаясь к Абдулле и снова кокетливо хихикнув.
— Если можно, о госпожа, радушная, словно царица, — ответил он. — Принесите его мне и присовокупите должное его количество для этого господина.
— Хорошо, сударь, — сказала она и удалилась в дом, бросив крайне неодобрительный взгляд на человека с косицей.
— Я бы сказал, с вашей стороны это очень любезно, — сказал незнакомец Абдулле. — Вы никак издалека?
— Из дальних южных краев, почтенный пилигрим, — осторожно отозвался Абдулла. Он не забыл, каким вопиюще нечестным выглядел этот субъект во сне.
— А, из за кордона? Да уж, наверное, с таким то загаром, — заметил незнакомец.
Абдулла был совершенно уверен, что у него выуживают сведения, чтобы решить, не стоит ли его ограбить. Поэтому он страшно удивился, когда незнакомец — ни с того ни с сего — оставил расспросы.
— Я тоже не отсюда, знаете ли, — сказал незнакомец, пуская своей варварской трубкой большие клубы дыма. — Я из Дальнии. Старый солдат. Когда Ингария нас побила, получил пособие да и слоняюсь по свету. Сами видите — здесь, в Ингарии, к моему мундиру до сих пор относятся с предубеждением.
Эти слова он произнес прямо в лицо хозяйке, которая как раз вернулась с двумя кружками коричневатой пенной жидкости. Она не стала разговаривать с незнакомцем. Просто с размаху поставила перед ним одну кружку, а вторую учтиво и бережно подала Абдулле.
— Обед будет через полчасика, сударь, — сказала она и удалилась.
— Ваше здоровье, — сказал солдат, поднимая кружку. Он сделал большой глоток.
Абдулла был благодарен старому солдату. Теперь он знал, что находится в стране под названием Ингария. Поэтому он тоже сказал: «Ваше здоровье» — и с некоторым сомнением поднял свою кружку. Ему казалось, что жижу в кружку налили прямо из верблюжьего пузыря. Запах загадочного напитка лишь укрепил подобные подозрения. Попробовать жижу Абдуллу заставила только ужасная жажда. Он осторожно хлебнул. Что ж, мокро.
— Чудесно, правда?
— Весьма занятно, о капитан среди воинов, — отвечал Абдулла, стараясь не передернуться.
— Забавно, что вы назвали меня капитаном, — усмехнулся солдат. — Я, само собой, никакой не капитан. Выше капрала не дослужился. Хотя боев повидал и, честно говоря, надеялся на повышение. Но тут нас одолел враг и ничего у меня не вышло. Страшная была битва, знаете ли. Нас захватили врасплох на марше. Никто не ожидал, что враг нагрянет так скоро. То есть, конечно, теперь то все позади и после драки кулаками не машут, но должен прямо сказать — ингарийцы сражались нечестно. Нашли себе парочку кудесников, а те и приколдовали, чтобы они победили. А что простой солдат вроде меня может поделать против колдовства? Ничего. Хотите, нарисую план битвы? Тут то Абдулла и понял, куда его завело коварство джинна. Этот человек, который должен был ему помочь, с полной очевидностью оказался чудовищным занудой.
— О преисполненный доблести стратег, военное искусство мне решительно незнакомо, — твердо сказал он.
— Не важно, — бодро ответил солдат. — Можете мне поверить, нас разгромили наголову. Мы побежали. Ингария нас завоевала. Всю страну покорила. Наше королевское семейство, да хранят его небеса, тоже бежало, так что на трон возвели брата ингарийского короля. Были разговоры о том, что можно все это узаконить, если женить его на нашей принцессе Беатрис, но она сбежала вместе со всем семейством (долгой ей жизни!) — и ее не нашли. Должен сказать, новый принц ничем не плох. Перед тем как распустить дальнийскую армию, всем раздал пособие. А хотите, расскажу, что я собираюсь сделать с моими денежками?
— Если вы и вправду желаете сообщить это мне, о храбрейший из ветеранов, — согласился Абдулла, подавляя зевок.
— Решил посмотреть Ингарию, — сообщил солдат. — Думал, дай ка погуляю по стране, которая нас победила. Пойму, на что она похожа, а потом и осяду где нибудь. Пособие то у меня ничего себе. Можно путешествовать сколько угодно, если осторожно себя вести.
— Мои поздравления, — сказал Абдулла.
— Половину вообще золотом выплатили, — сказал солдат.
— А как же, — сказал Абдулла.
Для него было большим облегчением то, что как раз в эту минуту появились посетители из местных жителей. По большей части это были земледельцы в перемазанных штанах до колен и чужеземных блузах, которые напомнили Абдулле его собственную ночную рубашку, а также в громадных грубых башмаках. Они были очень радостные, громко толковали о сенокосе — который, по их словам, продвигался просто лучше некуда — и колотили по столу, требуя пива. Хозяйке, а с ней и маленькому подмаргивающему хозяину приходилось неустанно бегать в дом и обратно с полными подносами, потому что с этого времени начали прибывать все новые и новые посетители.
А солдат — Абдулла не знал, что и чувствовать по этому поводу — облегчение, досаду или веселье, — солдат внезапно потерял к Абдулле всякий интерес и пустился в серьезные разговоры со вновь прибывшими. Судя по всему, им было с ним ничуть не скучно. И, судя по всему, их ничуть не волновало, что перед ними вражеский солдат. Один из них тут же принес ему еще пива. Чем больше народу подтягивалось к гостинице, тем большей популярностью пользовался солдат. Перед ним выстроились кружки с пивом. Вскоре для него заказали обед, а из окружавшей солдата толпы до Абдуллы доносились обрывки фраз наподобие: «Великая битва… Ваши колдуны дали им преимущество, вот глядите.. наша кавалерия с левого фланга… отрезали наших на холме… инфантерии пришлось отступить… бежали как зайцы… не самые худшие… окружили и выплатили пособие…»
Между тем хозяйка принесла Абдулле дымящийся поднос и — без всяких просьб с его стороны — еще пива. Абдулле по прежнему так хотелось пить, что он даже пиву был рад. А обед его просто таки потряс — он был не менее вкусным, чем яства Султана. Некоторое время Абдулла был так занят, что даже забыл о солдате. Бросив в его сторону следующий взгляд, он обнаружил, что солдат наклонился над собственной пустой тарелкой, голубые его глаза сияют искренним энтузиазмом и он рьяно двигает по столу кружки и миски, чтобы нагляднее показать зрителям, как именно происходила Битва за Дальнию.
Вскоре кружек, вилок и мисок солдату уже не хватало. Поскольку в роли короля Дальнии и его главнокомандующего он уже задействовал солонку и перечницу, для обозначения короля Ингарии, его брата и колдунов у него ничего не осталось. Тогда он полез в кармашек на поясе, вытащил две золотые монеты и горсточку серебряных и со звоном бросил их на стол, чтобы изображать короля Ингарии, его генералов и колдунов. Абдулла никак не мог избавиться от мысли, что это страшно глупый поступок. Два золотых вызвали уйму разговоров. Четверо юношей самого неотесанного вида за ближайшим столом развернулись на скамейках и начали бурно интересоваться происходящим. Однако солдат был поглощен рассказом про битву и не обратил на них никакого внимания.
Наконец большая часть окружавшей солдата публики поднялась и отправилась обратно в поле. Солдат тоже поднялся, взвалил на плечи свой ранец, нахлобучил на голову грязную солдатскую шляпу, которая была засунута под крышку ранца, и спросил дорогу до ближайшего города. Пока все наперебой объясняли солдату, как туда пройти, Абдулла пытался подозвать хозяйку, чтобы расплатиться по счету. Она почему то не спешила. Когда она наконец вышла, солдат уже пропал из виду, свернув за поворот дороги. Абдулла ничуть об этом не жалел. Что бы там джинн ни думал касательно помощи, которую ему мог оказать этот человек, Абдулла чувствовал, что обойдется и без нее. Он был рад, что они с Судьбой хоть в чем то сошлись.
Абдулла не стал совершать глупости, подобно солдату: он оплатил счет самой маленькой серебряной монеткой. Даже она, судя по всему, была суммой для этих краев солидной. Хозяйка унесла ее в дом, чтобы разменять и дать сдачу. Пока Абдулла ее дожидался, он волей неволей подслушал разговор четверых неотесанных юношей. Беседа между ними состоялась краткая и примечательная.
— Если пробежать по старой конной тропе, — говорил один, — можно перехватить его в лесу на вершине холма.
— Можно спрятаться в кустах по обочинам, — добавил второй, — и напасть на него с двух сторон.
— Но делить денежки будем на четверых, — напомнил третий. — Золота у него больше, чем он показывал, зуб даю.
— Сначала надо его угрохать, — сказал четвертый. — Не нужно, чтобы из за него пошли слухи.
Трое остальных сказали: «Точно!», «Точно» и «Уж точно», они поднялись и ушли, а хозяйка выбежала из дома и принесла Абдулле полную пригоршню медяков.
— Надеюсь, сударь, сдачу я сосчитала верно. Южное серебро бывает у нас редко, и мне пришлось спросить мужа, сколько стоит ваша монета. Он говорит, сотню наших медяков, а вы должны были пять, так что…
— Благодарю вас, о сливки среди стряпух и создательница бесподобного пива, — поспешно ответил Абдулла и вместо долгого задушевного разговора, на который хозяйка явно рассчитывала, вернул ей половину медяков. Оставив ее в оцепенении, он со всех ног помчался догонять солдата. Пусть этот пустобрех — отъявленный бездельник и чудовищный зануда, но это не значит, что он достоин того, чтобы на него напали в лесу и убили из за золота.

Глава десятая, повествующая о насилии и кровопролитии

Абдулла обнаружил, что идти быстро у него не получается. В Ингарии ему было непривычно холодно, и от неподвижного сидения все тело ужасно закоченело, а ноги ныли после того, как вчера пришлось шагать весь день напролет. Потайной кармашек в левой туфле и вправду натер ему на пятке очень серьезный волдырь. Не успел Абдулла пройти и сотни ярдов, как захромал. Однако участь солдата заботила его настолько, что он упорно шагал вперед со всей возможной скоростью. Он прохромал мимо горстки домиков с травяными крышами и вышел за околицу, где деревьев у дороги было поменьше. Там он увидел солдата — тот, не торопясь, брел далеко впереди, направляясь туда, где дорога взбиралась на холм, покрытый густыми пышными деревьями, видимо обычными для этих краев. Судя по всему, неотесанные молодые люди устроили засаду именно там. Абдулла постарался хромать побыстрее. Из бутылки, болтавшейся у него на поясе, вырвался раздраженный синий дымок.
— Что, обязательно так меня трясти? — спросил он.
— Да, — пропыхтел Абдулла. — Тот человек, которого ты избрал, чтобы помочь мне, наоборот, нуждается в моей помощи.
— Гм! — ответил джинн. — Теперь я понимаю. У тебя неистребимо романтический взгляд на жизнь. Твоим следующим желанием окажутся сверкающие доспехи.
Солдат брел очень медленно. Абдулла сократил расстояние между ними и вошел в лесок почти сразу за солдатом. Однако дорога принялась петлять между деревьев, чтобы легче было взбираться на склон, поэтому Абдулла потерял солдата из виду, пока не прохромал за последний поворот и не обнаружил его всего в нескольких ярдах. Случилось так, что именно в этот миг негодяи решили напасть на свою жертву.
Двое выпрыгнули с одной стороны дороги прямо за спиной у солдата. Те двое, которые выпрыгнули с другой стороны, оказались прямо перед ним. Последовало несколько мгновений яростного сражения и сокрушительных ударов. Абдулла поспешил на помощь, однако поспешал он не торопясь, поскольку еще ни разу в жизни никого не ударил.
Пока он приближался, произошли всевозможные чудеса. Два парня, зашедшие к солдату со спины, разлетелись в противоположные стороны — к разным обочинам дороги, где один из них врезался головой в дерево и больше никого не тревожил, а второй свернулся калачиком и замер. Один из тех двоих, которые выпрыгнули перед солдатом, почти сразу же получил весьма пикантное увечье и согнулся пополам, чтобы поразмыслить над ним. Второй, к понятному изумлению Абдуллы, взмыл в воздух и на какое то время повис, как тряпка, на ветке. С грохотом сверзившись оттуда, он уснул прямо на дороге.
Тут согнутый пополам разогнулся и пошел на солдата с длинным узким ножом. Последовало противостояние один на один, сопровождавшееся глухим рыком, — причем Абдулла твердо верил, что закончится оно в пользу солдата. Ему как раз подумалось, что беспокоиться за этого солдата вовсе и не следовало, как вдруг свернувшийся калачиком развернулся и бросился солдату на спину с другим длинным узким ножом.
Абдулла быстро сделал именно то, что требовалось. Он шагнул вперед и огрел молодого человека по голове бутылкой с джинном.
— УЙ! — завопил джинн.
А громила рухнул, словно вековой дуб.
Заслышав грохот, солдат обернулся, отвлекшись от своих занятий, которые, по всей видимости, заключались в вязании затейливых узлов из другого молодого человека. Абдулла поспешно отступил. Ему не понравилась ни быстрота, с которой солдат обернулся, ни то, как он держал ладони — тесно сдвинув пальцы вместе, так что получилось два тупых, но смертоносных орудия.
— Я услышал, что они собирались убить вас, о несокрушимый воитель, — быстро объяснил Абдулла, — и поспешил предупредить вас или помочь.
Он увидел, как смотрят на него глаза солдата — очень синие, но вовсе уже не простодушные. По правде говоря, даже на занзибском Базаре такие глаза сочли бы проницательными. Они изучали Абдуллу со всех возможных точек зрения. К счастью, то, что они увидели, их, кажется, удовлетворило.
— Что ж, спасибо, — сказал тогда солдат и повернулся обратно — пнуть в голову того молодого человека, из которого он вязал узлы. Тот тоже замер, и победа стала окончательной.
— Быть может, — предположил Абдулла, — стоит сообщить об этом Страже?
— Чего ради? — отозвался солдат. Он нагнулся, и, к легкому удивлению Абдуллы, быстро и умело исследовал карманы молодого человека, которого только что пнул в голову. Итогом исследования стала внушительная горсть медяков, которые солдат с удовлетворенным видом сгрузил в собственный карман. — Нож то дрянцо, — заметил он, ломая клинок. — Раз уж вы здесь, обыщите ка того, которого стукнули, а я пока займусь теми двумя. Вид у вашего такой, что из него можно на целую серебряную монету натрясти.
— Вы хотите сказать, — с сомнением спросил Абдулла, — что обычаи этой страны позволяют грабить грабителей?
— Никогда не слыхал о таком обычае, — спокойно ответил солдат, — но все равно именно это я и собирался сделать. А то зачем же, вы думаете, я так старательно сверкал золотишком в той харчевне? Всегда найдется пара тройка гаденышей, которые считают, что старого дурня солдата можно и тряхнуть. И почти у всех при себе есть денежки.
Он перешел дорогу и стал обыскивать того молодого человека, который свалился с дерева. Помедлив, Абдулла нагнулся и приступил к своим неприятным обязанностям — стал обшаривать карманы того, которого уложил бутылкой. Свое мнение о солдате он снова пересмотрел. Как бы то ни было, человека, способного уверенно отразить нападение четырех громил разом, стоит числить в друзьях, а не во врагах. А в карманах бесчувственного юноши действительно нашлись целых три серебряные монеты. Нож у него тоже был. Абдулла попытался сломать клинок, как это сделал солдат с другим ножом.
— Да нет, — поморщился солдат. — Это хороший нож. На него можно положиться.
— Опыта у меня, по правде говоря, нет вовсе, — сказал Абдулла. — Я человек мирный.
— Тогда в Ингарии вы далеко не уйдете, — заметил солдат. — Держите нож при себе и хоть мясо им нарезайте, если вам так больше нравится. У меня в ранце шесть ножей получше этого — все у разных негодяев отобрал. Да и серебро тоже оставьте себе, хотя, судя по тому, что вам было совершенно неинтересно, когда я похвалялся золотишком, с деньгами у вас все в порядке, так?
Человек этот поистине проницателен и наблюдателен, подумал Абдулла, засовывая серебро в карман.
— Я не настолько обеспечен, чтобы пренебрегать доходами, — благоразумно сказал он. Затем, чувствуя, что начинает входить в курс дела, он расшнуровал башмаки молодого человека, забрал шнурки и покрепче привязал ими к поясу бутылку с джинном. В это время молодой человек пошевелился и застонал.
— Очухивается, — обернулся солдат. — Пора нам идти. Когда они соберутся с мыслями, то переврут все так, словно это мы на них напали. А поскольку это их деревня, а мы с вами оба чужестранцы, поверят им, а не нам. Я собираюсь срезать напрямик через холмы. Послушайте моего совета, делайте как я.
— О учтивейший из бойцов, я почту за честь, если мне будет позволено сопровождать вас, — отвечал Абдулла.
— Да пожалуйста, — пожал плечами солдат. — И то развлечение — заполучить попутчика, которому не надо врать. — Он поднял с земли ранец и шляпу — судя по всему, у него достало времени на то, чтобы перед схваткой аккуратно сложить имущество под деревом, — и двинулся в лес.
Некоторое время они упорно пробирались между деревьями. При взгляде на солдата Абдулла казался сам себе удручающе хилым. Солдат шагал легко и быстро, словно шел под горку. Абдулла хромал следом. Левая пятка у него была стерта в кровь.
Наконец солдат остановился на проплешине и подождал его.
— Вам что, трет этот фасонистый башмак? — спросил он. — Присядьте на камень, разуйтесь. — При этих словах он расстегнул ранец. — У меня тут презабавная аптечка, — похвастался он. — Наверное, на поле битвы нашли. Ко мне то она еще в Дальнии попала.
Абдулла сел и стащил с ноги туфлю. Облегчение, которое он при этом испытал, испарилось, стоило ему посмотреть на пятку. Она действительно была стерта в кровь. Солдат что то пробормотал и наложил на нее какую то белую тряпочку, которая тут же сама и прилипла — ее даже прибинтовывать не пришлось. Абдулла охнул. И тут от тряпочки стала распространяться блаженная прохлада.
— Не колдовство ли это? — спросил Абдулла.
— Может быть, — согласился солдат. — Эти ингарийские колдуны, думаю, всю армию снабдили такими наборами. Надевайте башмак. Теперь вы сможете идти. Нам надо оказаться подальше, пока папаши этих мальчишек не оседлали коней, чтобы нас искать.
Абдулла с опаской сунул ногу в туфлю. Нет, эта тряпочка наверняка волшебная. Пятка была как новенькая. Теперь Абдулла шагал почти вровень с солдатом — и очень кстати, потому что солдат шел себе и шел вперед и вверх, пока Абдулле не показалось, что они протопали никак не меньше, чем сам он вчера в пустыне. Время от времени Абдулла не выдерживал и оборачивался — не скачут ли за ними всадники. Он твердил себе, что они будут на конях, а не на верблюдах и что это вносит в его жизнь разнообразие, однако было бы куда лучше, если бы для этого самого разнообразия его никто не преследовал. Задумавшись об этом, Абдулла обнаружил, что даже на Базаре родичи первой жены его отца тоже преследовали его с тех самых пор, когда отец умер. Абдулле даже стало досадно, что раньше он этого не понимал.
Тем временем они забрались так высоко, что лес сменился жестким кустарником и скалами. Когда наступил вечер, кругом остались только скалы, — путники были почти у вершины горной гряды, где к уступам льнули лишь редкие пахучие кустики. Опять что то вроде пустыни, думал Абдулла, пока солдат вел его по узкому ущелью между высоких скал. Было совсем не похоже, что в подобных местах можно раздобыть себе ужин.
По пути через ущелье солдат вдруг остановился и снял с плеча ранец.
— Присмотрите ка за ним, — попросил он. — С этой стороны в утесе вроде бы виднеется пещера. Подтянусь ка я и посмотрю, хорошее ли это место для ночлега.
Когда Абдулла устало поднял глаза, то увидел, что над головами у них действительно виднелась дыра. Представить себе, будто там можно спать, Абдулла не мог. В дыре наверняка было холодно и жестко. Хотя и то лучше, чем лечь прямо на камни под открытым небом, решил он, печально глядя, как солдат легко подтягивается и сует голову в дыру.
Раздался визг — так могло бы визжать свихнувшееся железное колесо.
Абдулла увидел, как солдат отшатнулся от пещеры, закрыв лицо рукой, и едва не рухнул на камни спиной. Однако ему удалось вывернуться и съехать на тропу в сопровождении целой лавины мелких камешков.
— Там какой то дикий зверь! — просипел он. — Пошли дальше.
Из восьми длинных царапин вовсю сочилась кровь. Четыре царапины начинались у солдата на лбу, пересекали бровь и продолжались на щеке до самого подбородка. Еще четыре шли по руке от запястья до локтя. Рукав был разодран. Судя по всему, солдат едва успел закрыть рукой глаз, а то мог бы его и лишиться. Он был так ошарашен, что Абдулле пришлось подобрать с земли ранец и шляпу и повести своего спутника дальше по ущелью, что он и сделал — и сделал весьма поспешно. Абдулле вовсе не хотелось нарваться на дикого зверя, который сумел сотворить такое с этим солдатом.
Через сотню ярдов ущелье кончилось. И кончилось оно превосходным местом для ночевки. Путники оказались по ту сторону гор, перед ними открывался великолепный вид на тамошние земли — золотые и зеленые, мглистые в лучах заходящего солнца. Ущелье упиралось в обширную скалистую площадку, переходившую в подобие пещеры, так как над наклонным полом нависали скалы. К тому же по камням стекала, журча, вода из крошечного источника.
Хотя все складывалось как нельзя лучше, Абдулле вовсе не нравилась мысль о ночлеге поблизости от того дикого зверя. Однако солдат настоял на своем. Царапины у него болели. Он бросился на покатый скальный пол и вытащил из колдовской аптечки какой то бальзам.
— Разведите костер, — велел он, смазывая снадобьем раны. — Дикие звери боятся огня.
Абдулла покорился и, побродив вокруг, собрал пахучих веток на растопку. На скалах наверху когда то гнездился орел или другая большая птица. Старое гнездо Абдулла превратил в несколько охапок сухой травы и гору сучьев, так что дров у них оказалось предостаточно. Когда солдат закончил умащаться бальзамом, он вынул коробочку с трутом и разжег на покатом полу костерок. Пламя превесело прыгало и потрескивало. Дымок, запах которого напомнил Абдулле благовония из его палатки, поплыл к самому краю площадки и смешался с предвестниками чудесного заката. Абдулле подумалось, что, если костру и впрямь удалось отпугнуть того пещерного зверя, дела обстоят почти что замечательно. К сожалению, почти что, поскольку на много миль окрест нет ни крошки съестного. Абдулла вздохнул.
Солдат вытащил из ранца металлическую банку.
— Будьте добры, налейте сюда воды, — сказал он, не сводя глаз с прицепленной к поясу Абдуллы бутылки с джинном. — Если, конечно, у вас в бутылочке не припасено чего покрепче.
— Увы, нет, — отвечал Абдулла. — Это реликвия, редкое матовое стекло из Сингиспата. Я ношу ее с собой из сентиментальных побуждений. — Он вовсе не собирался сообщать о джинне человеку столь нечестному, как этот солдат.
— Жалко, — заметил солдат. — Тогда принесите водички, и я сготовлю нам ужин.
Теперь все стало почти совсем замечательно. Абдулла с радостью запрыгал к источнику. Когда он вернулся, оказалось, что солдат достал кастрюльку и высыпает в нее сушеное мясо и фасоль из пакетов. Добавив в кастрюльку воды и каких то загадочных кубиков, он пристроил ее над костром кипятиться. За поразительно короткое время смесь превратилась в густое жаркое. И дивно запахла.
— Тоже колдовство? — спросил Абдулла, когда солдат вывалил половину жаркого в оловянную миску и протянул миску ему.
— Скорее всего, — кивнул солдат. — Я это подобрал на поле битвы.
Остаток жаркого он забрал себе прямо в кастрюльке и извлек откуда то пару ложек. Путники устроились есть, дружелюбно поглядывая друг на друга, костерок между ними потрескивал, небо понемногу становилось розовым, багряным и золотым, а поля внизу поголубели.
Абдулла решил, что он подсчитывает золото, которое получит с жителей этих земель. Его изрядно удивило, когда солдат сказал:
— Всегда любил разбивать лагерь под вечер. Только поглядите, какой закат. Потрясающе!
Было действительно потрясающе. Набежавшие с юга облака протянулись по небу, словно рубиновая горная гряда. Абдулла глядел, как вспыхнула винно красным часть лиловых гор, как поднялся из ущелья оранжевый дым, словно из жерла вулкана, как разлилось за горами тихое розовое озеро. А вдали на фоне безбрежной глубины сине золотого неба моря проплывали острова, рифы, бухты и мысы. Словно бы они смотрели с побережья небес или из тех краев, которые обращены на запад.
— А вон то облако — правда, оно совсем как замок? — показал солдат.
И правда, облако было совсем как замок. Замок высился на скале над небесной лагуной — диво дивное из стройных золотых, рубиновых и темно синих башен. Золотое солнце проблескивало сквозь самую высокую башню и получалось окно. Это мучительно напомнило Абдулле то облачко, которое он видел над дворцом Султана, когда его волокли в темницу. Хотя вид у облака был совсем другой, горести и печали вернулись к Абдулле с такой силой, что он воскликнул:
— О Цветок в Ночи, где же ты?

Глава одиннадцатая, в которой дикий зверь заставляет Абдуллу израсходовать желание

Солдат повернул голову и уставился на Абдуллу:
— Как это понимать?
— Никак, — отвечал Абдулла. — Я хотел лишь выразить, что жизнь моя полна разочарований.
— Расскажите, — предложил солдат. — Облегчите душу. Я же вам, в конце концов, о себе рассказал.
— Вы мне не поверите, — возразил Абдулла. — Мои горести даже горше ваших, о премудрый пехотинец.
— А вы попробуйте, вдруг поверю, — отозвался солдат.
Оказалось, что рассказывать довольно просто, — этому помог и закат, и печали, которые он пробудил в Абдулле. Так что пока замок неспешно расплывался, превращаясь в дюны на берегу небесной лагуны, а закат медленно превращался в лиловое, а затем и коричневое зарево, а потом и вовсе в три темно красные полосы, похожие на заживающие царапины на лице солдата, Абдулла поведал спутнику свою историю. Или по крайней мере ее суть. Разумеется, он не распространялся о материях настолько личных, как мечты или тот печальный оборот, который они приняли, начав в последнее время сбываться, — и тщательно обошел все намеки на джинна. Он не мог поручиться, что солдат не исчезнет ночью, прихватив его бутылку, а в редактировании сюжета ему очень помогала мысль о том, что солдат тоже наверняка не рассказал о себе всей правды. Пересказать финал истории, удалив из нее джинна, было особенно трудно, однако Абдулла сумел справиться и с этой задачей. Он постарался, чтобы у слушателя сложилось впечатление, будто избавиться от оков и сбежать от разбойников Абдулле удалось исключительно усилием воли и будто всю дорогу на север, в Ингарию, он прошел пешком.
— Хм, — сказал солдат, когда Абдулла закончил свой рассказ. Он задумчиво подбросил в костер, чье пламя стало теперь единственным источником света, еще несколько пахучих веток. — Ну и жизнь. Однако, если судьба распорядилась так, чтобы вы женились на принцессе, это, признаться, должно воодушевлять. Я и сам всегда представлял себе, что вот найду милую смирную принцессу с клочком королевства и добрым нравом… Честно говоря, есть у меня такая мечта.
Абдуллу внезапно озарила блестящая мысль.
— А почему бы и нет, — негромко заметил он. — В день, когда я вас повстречал, мне был сон — видение, — в котором ко мне снизошел дымный ангел цвета лаванды и указал мне на вас, о проницательнейший из паладинов, — вы спали на скамье у гостиницы. Он сказал, что в вашей власти помочь мне разыскать Цветок в Ночи. А если у вас это получится, поведал мне ангел, то в награду вы и сами тоже женитесь на другой принцессе. — Абдулла уговаривал себя, что эти слова вполне могут — или могли бы — оказаться совершеннейшей правдой. Понадобится только завтра сообщить джинну соответствующее желание. То есть послезавтра, напомнил он себе, — ведь джинн заставил его истратить завтрашнее желание сегодня утром. — Так вы мне поможете? — спросил он, встревоженно глядя в освещенное пламенем лицо солдата. — За такую щедрую награду.
Солдат особого рвения не проявил, но и не испугался. Он взвесил все обстоятельства.
— Не совсем понимаю, чем я тут могу помочь, — сказал он наконец. — Начнем с того, что я не специалист по джиннам. У нас на севере они, по моему, не водятся. Надо бы спросить у кого нибудь из этих проклятых ингарийских колдунов, что джинны делают с принцессами, когда их похищают. Колдуны то знают. Могу помочь вам выбить из них эти сведения, если хотите. С превеликим удовольствием. А что до принцесс — так они, знаете ли, на дороге не валяются. Ближайшая скорее всего — дочка ингарийского короля и живет далеко, в Кингсбери. Если этот ваш дымный приятель ангел имел в виду именно ее, тогда нам с вами стоит спуститься в долину и поглядеть, что будет.
Ручные королевские колдуны по большей части тоже живут в тех краях, по крайней мере, мне так говорили, так что маршрут самый подходящий. Как вам такая мысль?
— Превосходно, о мой неустрашимый наперсник! — отвечал Абдулла.
— Ну так договорились. — Только запомните, я ничего не обещал, — заключил солдат. Он вытащил из ранца два одеяла и предложил подбросить дров в костер и устроиться спать.
Абдулла отцепил с пояса бутылку с джинном и бережно поставил ее на гладкий камень поближе к себе и подальше от солдата. Затем он завернулся в одеяло и погрузился — нет, не в сон, а скорее в беспокойную дремоту. Скала была жесткая. И хотя холод не шел ни в какое сравнение с тем, что Абдулле пришлось вытерпеть накануне ночью в пустыне, от ингарийской сырости дрожать пришлось не меньше. К тому же стоило ему закрыть глаза, как выяснилось, что дикий зверь из пещеры в ущелье не дает ему покоя. Абдулле так и виделось, как он рыщет вокруг их лагеря. Несколько раз он открывал глаза, и ему представлялось, будто за границей света от костра что то движется. Каждый раз он садился и подбрасывал в костер сучьев, после чего огонь вспыхивал и становилось видно, что там ничего нет. Заснуть как следует Абдулле удалось не скоро. Когда же он уснул, ему приснился ужасный сон.
Ему приснилось, что примерно на рассвете прилетел джинн и уселся ему на грудь. Он открыл глаза, чтобы прогнать его, и обнаружил, что никакой это не джинн, а тот зверь из пещеры. Двумя огромными передними лапами тварь встала ему на грудь и глядела ему в лицо глазами, которые казались голубоватыми светильниками на фоне черного бархата ее шерсти. Насколько Абдулла мог судить, это был демон в облике большой пантеры.
Абдулла с воплем сел.
Естественно, никакого зверя рядом не было. Занималась заря. Среди всеобщей серости костер казался вишневым пятном, а солдат — темно серым холмиком, тихонько похрапывающим по ту сторону костра. Видневшаяся за ним земля внизу была вся белая от тумана. Абдулла устало подбросил в костер еще веток и снова уснул.
Разбудил его штормовой рев джинна.
— Прогоните ее! Уберите ее отсюда!
Абдулла вскочил. Солдат вскочил. Уже давно рассвело. Ошибиться в том, что они оба увидели, было невозможно. У бутылки с джинном, совсем рядом с изголовьем Абдуллы, увивалась небольшая черная кошка. Кошка была то ли отменно любопытная, то ли просто решила, будто в бутылке какая то еда, поскольку нежно, но плотно прижала нос к горлышку бутылки. Джинн просачивался мимо аккуратной черной головки в виде десяти двенадцати разрозненных струек синего дыма, и эти струйки превращались то в руки, то в лица, то обратно в дым.
— Помогите! — вопили струйки лиц хором. — Она хочет меня съесть или что похуже!
Кошка не обращала на джинна ни малейшего внимания. Она продолжала вести себя так, словно из бутылки доносился донельзя соблазнительный запах.
В Занзибе кошек терпеть не могут. Слава у них немногим лучше, чем у крыс и мышей, которыми они питаются. Подойдет к тебе кошка — пни ее, а котят следует по возможности топить. Соответственным образом и Абдулла побежал к кошке, на бегу примериваясь ее пнуть.
— Кыш! — кричал он. — Брысь!
Кошка отпрыгнула. Ей как то удалось увернуться от занесенной ноги Абдуллы и удрать на вершину скалы, нависавшей над площадкой, а оттуда она грозно глядела на Абдуллу и шипела. Значит, не глухая, подумал Абдулла, посмотрев ей в глаза. Глаза были голубоватые. Так это она ночью сидела у него на груди! Он подобрал камень и занес руку, чтобы его швырнуть.
— Не смейте! — рявкнул солдат. — Бедная киска!
Кошка не стала ждать, когда Абдулла бросит камень. Она метнулась в сторону и исчезла из виду.
— Это животное ничуть не бедное, — возразил Абдулла. — Неужели сердобольный стрелок не понимает, что жуткая тварь вчера вечером едва не выцарапала ему глаз?
— Понимаю, — нежно ответил солдат. — Защищалась, бедняжечка. А что, у вас в бутылке джинн, да? Это он — ваш дымный синий приятель?
Один путешественник, предлагавший ковер на продажу, как то рассказал Абдулле, что большинство северян почему то невероятно сентиментальны, когда дело касается животных. Абдулла пожал плечами, с кислым видом повернулся к бутылке и оказалось, что джинн юркнул в нее, не сказав ни слова благодарности. Только этого не хватало! Теперь придется стеречь бутылку пуще зеницы ока.
— Да, — сознался он.
— А я так и думал, — заявил солдат. — Слышал я про джиннов. Только поглядите, а? — Он нагнулся и очень очень бережно поднял шляпу, и на лице его появилась странная, ласковая улыбка.
Этим утром с солдатом определенно что то стряслось — словно за ночь мозги у него размягчились. Абдулле подумалось, что дело, наверное, в царапинах, хотя они уже почти исчезли. Он в тревоге поспешил к солдату. Кошка немедленно объявилась на вершине скалы и принялась издавать железный колесный скрежет, каждым изгибом небольшого черного тела выражая гнев и страх. Абдулла не обратил на нее внимания и поглядел в шляпу. Из ее сального нутра на него глянула пара круглых голубых глаз. Маленькая розовая пасть сердито зашипела, и на поля, размахивая для равновесия хвостиком морковкой, выполз крошечный черный котенок.
— Ну разве не прелесть? — влюбленно пролепетал солдат.
Абдулла поглядел на вопящую на скале кошку. Он замер, а потом бросил на нее еще один осторожный взгляд. Зверюга стала просто огромная. На скале высилась громадная черная пантера, скаля на него мощные белые клыки.
— О мой смелый спутник, эти животные наверняка принадлежат какой нибудь ведьме, — дрожащим голосом проговорил он.
— Если и так, значит, ведьма умерла или случилось еще что то, — сказал солдат. — Вы же видели, они живут сами по себе в пещере. Киске маме пришлось ночью тащить котеночка в зубах всю дорогу сюда. Вот ведь чудо, а? Как будто бы знала, что мы ей поможем! — Он поднял глаза на громадную тварь, рычащую на скале, и словно бы и не заметил, какого она размера. — Спускайся, лапочка! — сладко пропел он. — Ты же знаешь, мы ни тебе, ни твоему котеночку ничего не сделаем!
Зверюга мать спрыгнула со скалы. Абдулла сдавленно охнул, пригнулся и тяжко осел наземь. Громадная черная туша пролетела у него над головой — и тут, к его изумлению, солдат принялся хохотать. Абдулла возмущенно поднял голову и увидел, что тварь снова стала небольшой черной кошкой, которая нежно пренежно топталась на широком плече солдата и терлась о его щеку.
— Ты просто чудо, крошка Полночь! — смеялся солдат. — Сразу поняла, что ради тебя я не брошу в беде твоего Шустрика Быстрика! Правда? Пра а авда… Размурлыкалась…
Абдулла с презрением поднялся и отвратил взор от этого пиршества любви. Кастрюльку за ночь тщательно вылизали. Оловянную миску прямо таки отполировали. Абдулла пошел и сердито вымыл посуду в ручье, надеясь, что солдат скоро забудет об этих опасных колдовских тварях и начнет думать о завтраке.
Однако когда солдат наконец положил шляпу и заботливо ссадил мамашу кошку с плеча, задумался он в первую очередь о завтраке для кошек.
— Им надо молока, — заявил он, — и хорошую миску свежей рыбки. Скажите этому вашему джинну, пусть принесет.
Из горлышка бутылки взметнулась струя лиловато синего дыма и сгустилась в раздраженное лицо джинна.
— Нет уж! — воскликнул джинн. — Мое правило — одно желание в день, а сегодняшнее уже израсходовано вчера. Пойдите половите рыбу в ручье.
Солдат яростно двинулся на джинна.
— Так высоко в горах никакая рыба не водится, — сказал он. — Крошка Полночь умирает от голода, а ведь ей еще котеночка кормить!
— Тем хуже! — возразил джинн. — И не надо грозить мне, солдат. Кое кому случалось превращаться в жаб и за меньшие провинности.
Солдат был человеком безусловно храбрым — или, подумалось Абдулле, безусловно глупым.
— Только попробуй, и я разобью твою бутылку — в любом обличье! — рявкнул он. — Я же не для себя прошу!
— Предпочитаю эгоистов, — возразил джинн. — Так что, ты правда хочешь стать жабой?
Из бутылки вырвалось еще несколько клубов дыма, из них вылепились руки и принялись делать пассы, которые Абдулла, к своему ужасу, узнал.
— Нет нет, молю тебя, остановись, о диамант среди духов! — поспешно сказал он. — Пусть его, солдата; а тебя я прошу снизойти и в виде великой любезности исполнить с опережением на день еще одно мое желание — чтобы мы накормили этих зверей.
— Тебе тоже неймется стать жабой? — уточнил джинн.
— Если в пророчестве сказано, что Цветок в Ночи выйдет замуж за жабу, сделай меня жабой, — благочестиво ответил Абдулла, — только сначала, о великий джинн, принеси молока и рыбы.
Джинн недовольно крутанулся:
— Чтоб оно провалилось, это пророчество! Ничего не могу с ним поделать. Ладно. Исполню я твое желание, но за это меня оставят в покое на ближайшие два дня.
Абдулла вздохнул. Чудовищное расточительство.
— Хорошо.
На скалу у его ног со звоном приземлились крынка молока и овальное блюдо с целым лососем. Джинн наградил Абдуллу взглядом, полным глубочайшего презрения, и втянулся в бутылку.
— Отличная работа! — похвалил солдат и принялся с большой помпой крошить ломтики лососины в молоко, проверяя, чтобы в них не было косточек и киска бы не подавилась.
Абдулла обратил внимание на то, что все это время кошка мирно лежала в шляпе, вылизывая котенка. Она словно бы и не заметила, что поблизости находится джинн. Однако лосося она заметила. Стоило солдату начать свою стряпню, как она бросила котенка и стала увиваться вокруг своего благодетеля — тонкая, нетерпеливая, мяукающая.
— Сейчас, сейчас, мое черное сокровище! — журчал солдат.
Абдулле осталось только предположить, что волшебство кошки и волшебство джинна оказались столь различными, что друг друга они не чувствовали. В сложившейся ситуации для него была одна радость — лосося и молока явно хватало и на людей тоже. Пока кошка изящно насыщалась, а ее котенок лакал, чихал и всячески старался не уронить звания новичка, булькая молоком с лососевым духом, солдат с Абдуллой устроили себе настоящий пир из молочной каши и жареного лососевого филе.
После подобного завтрака Абдулла стал добрее к миру. Он сказал себе, что лучшего спутника, чем этот солдат, джинн ему приискать не мог. Да и джинн был вполне ничего себе. К тому же, Абдулла не сомневался, что совсем скоро увидится с Цветком в Ночи. Он как раз дошел до мысли о том, что и Султан, и Кабул Акба, в сущности, не такие уж плохие ребята, когда обнаружил, к собственной ярости, что солдат намерен прихватить кошку и котенка с собой в Кингсбери!
— Однако, о благонамереннейший из бомбардиров и дальновиднейший из драгун, что же станется с вашими планами касательно сбора пособия с местного населения? — запротестовал он. — Нельзя же грабить награбленное с котенком в шляпе!
— Но ведь вы пообещали мне принцессу, так что теперь мне нет нужды в подобных занятиях, — невозмутимо ответил солдат. — А оставить Полночь и Шустрика Быстрика голодать на этой горе просто невозможно. Это жестоко!
Абдулла понял, что проиграл. Он кисло привязал бутылку с джинном к поясу и зарекся обещать что либо солдату. Солдат застегнул свой ранец, разбросал костер и бережно поднял шляпу с котенком. Он начал спускаться по склону вдоль ручейка, свистнув Полуночи, словно она была собакой.
Однако у Полуночи были другие планы. Когда Абдулла зашагал вслед за солдатом, она преградила ему путь, злобно глядя ему в глаза снизу вверх. Абдулла решил не обращать на нее внимания и попытался ее обойти. И тут же зверюга снова стала огромной. Перед Абдуллой стояла черная пантера, больше прежнего, если это вообще было возможно, и рычала. Он остановился, попросту перепугавшись. И зверюга прыгнула на него. Абдулле сделалось так страшно, что он даже не вскрикнул. Он просто закрыл глаза и стал ждать, когда ему перегрызут горло. Какая тут Судьба, какие пророчества!
Вместо этого по его горлу нежно провели чем то мягоньким. Маленькие крепкие лапки ступили ему на плечо, а вторая пара таких же лапок уперлась в грудь. Абдулла открыл глаза и обнаружил, что Полночь снова стала кошачьего размера и вцепилась ему в куртку. Сине зеленые глаза глядели ему в лицо, яснее ясного говоря: «Будешь меня нести. А то как бы чего не вышло».
— Хорошо, о коварное котообразное, — покорился Абдулла. — Только, пожалуйста, постарайся не драть когтями вышивку. Некогда это был мой лучший наряд. И прошу, помни, что я несу тебя вопреки своим убеждениям. Я не люблю кошек.
Полночь преспокойно взобралась Абдулле на плечо, где и уселась, грациозно балансируя, пока Абдулла брел, оскальзываясь, по склону горы — до самого заката.